Автор статьи: Татьяна Крошилина
От природы человеку дан сильный, звонкий голос. Доказано, что грудные дети гулят в диапазоне до трех октав! Куда же девается природная способность петь у современного человека? Ответ на этот вопрос даёт в своей статье доцент Российской академии музыки имени Гнесиных Татьяна Дмитриевна Крошилина.
В статье приводятся уникальные как исторические, так и вокальные исследования, как влияет на голос человека звуковой пейзаж и его изменения в современном мире.
Человеку от природы дан сильный голос широкого вокального и динамического диапазона.
Исследования профессора Уральской государственной консерватории им. М.П. Мусоргского известного фольклориста Т. И. Калужниковой, которые проводились в течение 20 лет (1985 — 2004) с применением современных технологий, показали, что звуковая деятельность человека при рождении (младенческие крики, гуление и лепет проявляющиеся в разнообразных голошениях, или, как называет их автор, «вокализациях») имеет природную вокальную основу.
Гуление похоже на пение. Оно появляется у ребенка в возрасте с 4-6 месяцев и звучит в ситуациях, когда малышу комфортно (состояние «тихой радости» — так определяет это настроение автор в монографии «Акустический текст ребенка», Екатеринбург, 2004). В гулении и лепете автор обнаруживает даже птичьи звучания – «воркования» (когда ребёнок перебирает разные регистры голоса) и «щебет», и «рычания» и даже «похрюкивание». И это не звукоподражания, а естественным образом рождающиеся в «интонационном словаре ребенка» звучания. «Иногда бурные проявления радости тоже связаны с гулениями, но самые роскошные вокализации такого рода рождаются в моменты, когда ребёнок спокоен. Для становления музыкальности гуления имеют огромное значение: в них осваиваются разнообразные интонации, ребёнок развивает свой голосовой аппарат». Исследования Т.И. Калужниковой показали, что у младенцев «очень широкий диапазон голоса, недоступный взрослому (три октавы)» (выделено нами – Т.К.).
«Вокальные» возможности новорожденных детей поистине неисчеспаемы, добавим от себя, поражает звонкость и полетность голосов новорожденных. Дело в том, объясняет этот феномен Т.И. Калужникова, что голосовой аппарат малыша в этот момент ещё раскрепощен, его ничто не сковывает, его не ограничивают никакие социальные нормы и правила. Вот и получаются удивительно красивые формы допесенного интонирования. Человек в этом возрасте издает разнообразные звуки – («говорит» и «поет», условно говоря), единым созданным природой механизмом, в котором идеально скоординирована работа дыхательной, голосообразующей и артикуляционной систем. Более того, мы можем сказать, что у младенцев идеальный народно-певческий механизм голосообразования, поскольку гулят, голосят и позже лепечут они естественным открытым способом звукоизвлечения (а не более искусственным – прикрытым оперным, являющимся выражением академической культурно-эстетической нормы).
Заметим, что объективные характеристики речевого, в том числе и младенческого звучания голоса выражаются исследователями просодических свойств речи вполне вокальными оценками, такими, как высота, длительность, громкость, тембр. Мелодию, на которой звучит речь, у филологов принято называть интонационным рисунком.
Если детские гуления отчетливо похожи на вокализации, потому что в них преобладают гласные звуки, то уже в детском лепете, когда начинают проявляться согласные звуки, у современного ребенка происходит сужение интонационного рисунка. От трех октав в его речепевческом диапазоне постепенно остается ограниченное количество звуков.
Это тот этап, на котором у большинства современных людей постепенно происходит угасание природной вокальной функции. Лишь у немногих «счастливчиков» речевая функция плавно присоединяется к вокальной и, если этот человек становится певцом (что вовсе необязательно), то про таких певцов говорят, что у них природная постановка голоса — у голосового аппарата единая речепевческая функция.
Единой речепевческой функцией называется врожденная координация трех певческих систем – дыхательной, голосообразующей и артикуляционной, приводящая в действие речь и пение, звуки которых обладают характерными вокальными признаками. Такими признаками являются звонкость, полетность, свободный широкий вокальный и динамический диапазон, произвольное управление голосовыми регистрами. «Петь, как говорить, а говорить, как петь» способны только такие люди. Эти люди могут не стремиться к вокальной деятельности, работая хлеборобами, строителями, учителями или дворниками. Они могут даже не знать о своей замечательной способности, более того, они могут иметь неразвитый вокальный слух, или быть абсолютно неартистичными, или ленивыми, или с вредными привычками и совсем непригодными для профессии певца. Между тем, у большинства людей к тому времени, когда они становятся взрослыми, вокальная функция, то есть способность исполнять на широком диапазоне сильным ярким голосом певческие звуки, постепенно угасает. И лишь речевая функция продолжает свое развитие.
Почему же мы называем русскую народную манеру пения естественно-речевой?
Те, кто бывал в русских деревнях, отмечают певучесть, мелодическую распевность речи местных жителей. Особенно необыкновенно красивы и широки мелодические рисунки женской речи, голоса сильные, звонкие, тембрально яркие. Мне посчастливилось бывать в начале 80-х годов в фольклорных экспедициях по Кировской области со С.Л. Браз, потом со студентами на Пинеге (по местам экспедиций Д. Покровского). Поражало не только пение бабушек, но и звучность их речевых голосов, мелодичность речи — широкая напевность речевого рисунка. Не у всех – но как драгоценные алмазы светились голоса некоторых деревенских женщин. Как пример сохранившейся природной речепевческой функции мы можем привести образец голоса руководителя Северного русского хора, уроженки Лешуконского района Архангельской области С.К. Игнатьевой.
Когда мы изучаем фонограммы фольклорных экспедиций и слышим низкие старческие, порой сипящие и тусклые голоса, не надо забывать, что певицы, как правило, в возрасте старше 80 лет. Чем старше аутентичная певица, тем ценнее для фольклористики ее творчество, тем ближе ее пение к народной традиции. Помнится, в деревне Веркола, на родине замечательного писателя Федора Абрамова, я хотела отдельно сделать звукозапись пения 57-летней бабушки с достаточно «свежим» голосом. Одна из участниц ансамбля меня подкараулила за околицей: «Ты, девка, ее не слушай, она молодая, по-нашему петь не умеет». Но даже среди тех кто «петь не умеет», встречалось мне в разных уголках России множество деревенских женщин, которые, увлекаясь эмоциональным разговором, отвечали на вопросы певучими, тембристыми, сильными голосами, не стесняясь широкого замысловатого мелодического рисунка своей речи. А некоторые извинялись за такую красоту, мол, ты прости, нас невоспитанных, по-городскому культурно говорить не обучены.
Что такое «культурность» и «воспитанность» в речи? Насаждение стереотипов – главные из которых
- выдержанность – речь спокойная, неэмоциональная,
- отсутствие динамического диапазона – речь тихая,
- суженность мелодического рисунка – речь ровная.
В Европе жестко в свое время взялась за «воспитание» своей нации королева Виктория (отсюда и викторианский стиль) и вот уже несколько веков речь англичан с их «жесткой верхней губой» считается образцом сухости и чопорности. Веселые и темпераментные, по всеобщему мнению не очень воспитанные итальянцы заливают весь мир своими прекрасными голосами.
Как не парадоксально, в старой русской деревне, вырастая из младенческого возраста в детско-подростковый, а потом и взрослый возраст, человеку было легче сохранить и развить единую речепевческую функцию. Этому способствовал ряд факторов.
Звуковая среда – совокупный комплекс звуков, окружающий человека, обусловленный географией, климатом и воспринимаемый им бессознательно.
Р.М. Шефер в исследовании «Настройка мира» называет звуковую среду «звуковым пейзажем». Все звуковые пейзажи мира Р.М. Шефер относит к разным типам. Лучший из всех – это «природный» звуковой пейзаж. Его составляющие – звуки воды, ветра, леса, птиц, насекомых и животных. Это самая полезная для развития человека звуковая среда. Компонентами сельского пейзажа являются звуки пастбища, фермы, охотничьи сигналы, шумовые эффекты, возникающие в быту, в процессе труда (звуки крутящегося веретена, звуки вращающегося колеса). Деревенскую звуковую среду по звуковому составу и характеру воздействия на человека Р.М. Шефер определяет как близкую к природной.
«Хай-фай» – высококачественный звукопейзаж», – так определяет Шефер сельскую звуковую среду. Гармоничность звуковой среды русской деревни влияла на формирование всех сторон человеческой личности, в том числе и на развитие единой речепевческой функции. Творческим актом преобразования звуковой среды становится для русского крестьянина преломление звуков окружающего мира в художественные образы народной песни, которая окружала его с рождения.
Существенным фактором для формирования звонкости и полетности голосов в русской деревне являлась акустическая среда. Несмотря на долгие русские зимы, даже на севере человек значительную часть жизни, особенно летом, находился вне закрытых помещений – в акустической среде открытого пространства. Трудовой процесс земледельца достаточно однообразный и утомительный. А пение помогало выживать, песня становилась источником дополнительной энергии, наполняла душевной силой. Необходимость частых поясных наклонов тренировала дыхание, «опора» давала резонативность голосам.
Разрушение «звукового пейзажа» русской деревни началось после Октябрьского переворота. Первое, что стерли из сельского звукового пейзажа – «малиновый» колокольный церковный звон, голос батюшки, церковного хора.
Следом спешно была начата радиофикация страны. Необходимо было «идеологическое просвещение» населения.
Начало радиофикации российских деревень относится к 20 годам ХХ века. Первые «радиоточки» размещались, как правило, на высоком столбе посреди деревни, позже вместе с «лампочкой Ильича» радио прочно обосновалось в каждой избе. Радиопрограмма была единой и четко структурированной – музыкальные передачи и радиозаписи концертов чередовались с информационными сообщениями. Как ни цинично это звучит, но голоса дикторов напоминали голоса бывших батюшек – священников, те же басово — баритональные тембры, те же внушительные интонации, но с новым содержанием. Хочешь — не хочешь, а бессознательно проникаешься информацией.
Молодому поколению XXI века, выросшему на тембральном разноголосье многочисленных журналистов из постоянно обновляющихся радиостанций, заполняющих эфир, довольно трудно представить, что на советском радио в эфир имели право выходить только специально подготовленные люди – дикторы. Порой звучали голоса партийных и правительственных чиновников – мужские, естественно, а также голоса передовиков – героев труда, которые «по бумажке» напряженными голосами читали тщательно отредактированные тексты, но основные тембры, которые излучал радиоэфир, были стереотипными – низкими и густыми.
Дикторами радио становились, как правило, мужчины и женщины, получившие актерское образование, имеющие хорошо «поставленный», то есть резонативно, интонационно и дикционно настроенный речевой голос и безупречную (с точки зрения КГБ, всех претендентов тщательно проверяли) биографию. Но и этого было недостаточно. Для выхода в эфир, неважно, для объявления номеров в радиоконцерте, многостраничных материалов партийных съездов, или для чтения новостей требовался определенный тип голоса. Мужской голос – бас – баритон. Но никогда – тенор. Обожали «давать» в эфир поющих теноров – Лемешева любила вся Россия, но говорящим диктором на радио тенор быть не имел права. Аналогично — женский голос на радио – меццо. Но никогда – сопрано. Никакой нежности и женственности. Низкий – этакий властный внушительный «материнский» голос и полная асексуальность.
В 20-30 годы в России активными темпами происходила организация государственной (а значит, идеологизированной) системы радиовещания. В первые годы советской власти деревне еще как-то, если можно так выразиться, везло. Да, в середине 20-х годов нарождающейся радиотехнической промышленностью были выпущены первые радиоприемники, но еще к концу 1928 года приемная радиосеть имела всего 127 трансляционных радиоузлов, и на сельскую местность приходилось лишь 13,6% радиоточек.
А вот в 30 – е годы за деревню взялись основательно, и к началу Великой Отечественной войны почти в каждой крестьянской избе была радиоточка — однопрограммное радио, которое вещало с 6 утра до полуночи, начиная и заканчивая день кремлевскими курантами – аналогом церковных колоколов и хором «Союз нерушимый». «Простые» люди не очень вслушивались в содержание передач, особенно политических, разве что когда передавали любимые песни. Но голоса дикторов ввинчивались в подсознание, и ограниченный мелодический рисунок в малой октаве речи женских голосов, полагаю, пришел к нам именно оттуда.
И все же «вокальные» потери довоенной деревни были не столь велики, довоенные фольклорные экспедиции Е. Гиппиуса и других выдающихся ученых фиксируют необыкновенную певучесть речи русских голосов, особенно женских.
«Хай-фай» – высококачественный звукопейзаж», – напомним, так определяет К. М. Шефер сельскую звуковую среду. Городской звуковой пейзаж им же определяется как «лоу фай» — пейзаж низкого качества – грохот фабрично-заводских станков (в начале ХХ века рабочий день в грязи и пыли по 12 часов с одним выходным, теснота рабочих квартир, уличные выкрики, звуки техники, транспорта, а потом еще и радио. Все эти звуки перегружали своей избыточностью, оглушали, перенасыщали городскими шумами. И вот уже у приезжего, подавшегося в рабочие крестьянина, разрушается нарядный мелодический рисунок речи. От тяжелой работы в душных цехах и гаснет тембр.
А что же высшие классы – дворянство, а потом и интеллигенция – как у них обстояло с речью? С точки зрения вокальности — не лучше. Царь Петр Первый ввел в моду все «заграничное». Хорошим тоном стало приглашать для детей англичанок и француженок – гувернанток и гувернеров, русская речь перемешивалась с французской и английской. Слава Богу, встречались живые натуры, типа Лизаньки – пушкинской «барышни-крестьянки». Однако, было подавляющее большинство других, которые искореняли под руководством англичанок-гувернанток красоту русской певучей речи, сообщая ей псевдо – аристократичную стерильность и сдержанность. Отчасти разрушение природной вокальности речи компенсировалось уроками вокала приезжих педагогов – итальянцев. Эти уроки были признаком хорошего тона и служили досугом для дворянских дочерей до замужества. Конечно же, пели они в академической манере.
Городская песня начала ХХ века теряет, следом за городской речью, красивый сложный мелодический рисунок, уходит разнообразная многоярусность подголосков, появляется частушка, а уж потом в советский послевоенный период самым популярным жанром народного творчества становится анекдот. Городской романс продолжает тоненькой ветвью развиваться на контрасте «город-деревня», уже как ностальгия по ушедшему в прошлое звуковому пейзажу. Там, где человек сближается с природой – появляются туристические песни «дым костра создает уют», «милая моя, солнышко лесное».
Крестьянская традиционная песня попадает под мощный бульдозер послевоенной, теперь уже сплошной радиофикации, радио вещает на каждой кухне, радиоприемник у каждого тракториста, и вот уже появляется телевидение и звуковая среда каждого человека наполняется многослойными шумами. Уличными и домашними. Уже по привычке человек 70 – х годов автоматически с утра, как грустно шутил писатель М. М. Жванецкий, включает «одновременно телевизор, приемник и чайник для ощущения жизни и чьих-то голосов».
Единая речепевческая функция человека (у городских жителей в большей степени, у сельских – в меньшей) деградирует в двух направлениях: уходит певучесть, понижается речевая тесситура.
Певческая функция подвергается разрушению под влиянием шумовой звуковой среды – уходит красивый мелодический рисунок, яркая тембральность.
Влияет динамический стереотип звуковысотного диапазона дикторской речи (а, как мы уже говорили – вещали женские голоса в малой октаве – никаких высоких голосов). Этот стереотип был всеми безоговорочно принят в СССР за эталон культурной русской речи. За несколько десятилетий советского эфира даже молодые женщины с высокими природными голосами приучиись говорить в малой октаве. Голоса, звучащие в своей естественной сопрановой тесситуре, называют «писклявыми», они уже выбиваются из «культурного степереотипа». Псевдокультурный стереотип закрепляется в последующих поколениях, поскольку, естественно, детская речь формируется под влиянием родительской.
Речевая функция человека под влиянием городских многослойных шумов тоже теряет природное своеобразие, деградирует, убыстряется темп, характерным признаком становится неряшливоть, дислалия, огромное количество дикционных дефектов не только у детей, но и у взрослых. С 80-х годов ХХ века одной из самых востребованных педагогических специальностей становится профессия логопеда.
Тенденция к стереотипизации низких женских голосов на радио и телевидении проявилась в народно-певческом звукоэталоне — «культовый» низкий женский народный голос и своеобразную «народную» манеру пения. Эта манера в представлении подавляющего большинства потребителей теле-радиоэфира 60-70-х годов стала восприниматься как народная. Голоса Л. Г. Зыкиной, О.Б. Воронец получили бесчисленное множество подражателей профессиональных и самодеятельных. Способ звукоизвлечения, интонацию «культовых» певиц копировали и тиражировали, высокие голоса тоже настраивали свои голоса в низких тональностях (выдающийся педагог Н.К. Мешко называла такие голоса «напетыми альтами») уничтожая и стирая пересмыканием связок нежный природный тембр. Если по телевизору звучала песня в исполнении высокого сопрано, и если это не оперный голос, то, будьте уверены, звучит узбекская или татарская песня, или показывают индийское кино.
У русского народа даже в деревнях к концу ХХ века стал утрачиваться «генетический ключ» к подлинному народному звучанию. Помню, как в Белгороде спешила на концерт знаменитого фольклорного ансамбля из Афанасьевки. В фойе мне два вполне приличного вида местных паренька заявили: «Куда ты спешишь. Тут будут выступать бабки — топотухи …». В Москве как-то пригласила «простую» рабочую женщину – соседку на фестиваль этнографических коллективов. Соседка скучала во время концерта, а в метро заметила: «Может это и народное, но мне бы послушать «Оренбургский пуховый платок», это за душу берет, а это ваше «пение» за душу не берет – скучно. Вот если бы Зыкину послушать!»
В конце ХХ века еще не одна напасть испортит нескольким поколениям русских людей голоса.
В начальной школе на уроках чтения в поисках совершенствований ввели скорочтение, которое зажимает голосовой аппарат, разрушает интонационное мышление.
Я сама мучила свою дочь — первокласницу, чтобы скорость прочтения текста определенного объема укладывалась в заданные секунды-минуты. Я сидела с секундомером, потому что на уроке чтения с таким секундомером будет проверять чтение учительница. Что ей до мелодики русского языка, интонации, серебряной красоты детского тембра.
А ведь раньше было по-другому. Как учили в старину – читали «Азбуковник» нараспев. Даже когда я в 60-е годы, придя в первый класс, с гордостью начала читать букварь бегло «как взрослая», учительница остановила мою прыть и велела читать нараспев по слогам. Так мы читали всю первую четверть.
Итак, подведем итоги. Почему надо учить народному пению? Какие факторы способствовали разрушению единой речепевческой функции в звукоизвлечении?
- Индустриализация страны, разрушение «хай-фай» пейзажа в IХХ – ХХ веке. Приток иноязычных граждан в ХХI веке окончательно изменил звуковую среду, особенно в крупных русских городах.
- Радио и телевидение советского периода ввели как культурную норму ограниченный мелодический рисунок и понизили тесситуру звучания большинства женских голосов.
- Первокласников обучают скорочтению, окончательно стирая мелодизм русской речи. Чтение «на скорость» изменило критерии к качеству чтения, негласно одобрив быстрое бормотание, зажимающее артикуляционный аппарат.
Названные факторы способствовали разрушению свойств естественной русской речи. Это привело к тому, что мелодичные голоса с природной постановкой (единой речепевческой функцией) встречаются, к сожалению, все реже.